Что есть эксперимент? Берется кусочек Природы, выдирается со своего места и над ним начинаются всяческие издевательства. Но ведь и Природа без этого кусочка уже не совсем та же самая. И ее кусочек тоже уже не может выполнять свою целевую причину, реализовать смысл своего существования.Как же можно изучать Природу разбивая ее на кусочки, ломая ее? Решительно нельзя. Проникать в тайны мироздания можно только умом, охватывая всю Природу целиком.

Да и органы чувств человека постоянно обманываю его. Если опустить весло в воду до половины, то видится, что оно становится изломанным. Но если ощупать его руками (или достать из воды) обратно никакого излома не будет! Определенно, органы чувств человека слишком ненадежны, чтобы всерьез полагаться на них.

Эти заключения, следующие за мыслями Аристотеля, характерны для всей средневековой науки, Византия не является здесь исключением. Наука понималась главным образом как знание дедуктивное. Средневековая наука представляется прежде всего как интерпретация уже разработанной традиции, как комментарий текста и герменевтический опыт, который распространялся на все области знаний. Именно поэтому могли процветать математические науки, а науки экспериментальные не имели внутреннего импульса к развитию.

При этом математика была строго отделена от физики.
Что есть измерения? Это попытка приписать вещи какую-то меру. Но ведь все вещи разные, служат разные разным целям. И суть познания - в раскрытие замыслов Творца. Математика же, вводя общую меру, убивает уникальность вещей, скрывает их сущность. Она годится лишь для умственных упражнений, мистики и расчетов площади земельных участков.

Традиционная наука античности, унаследованная и развиваемая византийцами, тесно переплеталась с астрологией, магией, алхимией, разного рода оккультными знаниями, составлявшими неотъемлемую часть средневекового мышления и опыта. Корни этого явления уходят в позднюю античность, когда идеи неоплатонизма, широко распространившиеся в духовной жизни позднеримского общества, выработали и отношение к научному знанию. Материя - основа всякого естественнонаучного исследования, не могла дать истинного знания. Такая посылка определяла и средства познания, которые лежали за пределами разумного или чувственного восприятия: подлинное знание возможно только через откровение, поэтому теургия и магия приобретали все более реальную силу. Математика нередко предстает в форме неопифагорейской мистики чисел, астрономия переплетается с астрологией, ботаника, минералогия, алхимия, медицина - с герметической традицией.

Ни в какой другой области знаний не обнаруживается до такой степени отличие наших представлений от картины мира средневекового человека, как в области естествознания. Современная наука давно избавилась от многих понятий, которые были важны для средневекового ученого. К таковым принадлежат, к примеру, представления о конечной причине и цели: всякое явление не существует само по себе, оно создано Творцом для определенной цели - от движения небесных светил, необходимых для того, чтобы дать людям свет и тепло, до растений, имеющих цвет, запах и форму, потому что оно предназначено для определенного употребления. С этими представлениями тесно связано и другое убеждение, не менее важное для понимания общей концепции средневековой науки о природе: подобные вещи производят подобные действия. Этот принцип основывается на широком разнообразии «родственных» отношений: похожая субстанция, похожее географическое происхождение, похожие цвет, форма, структура. Он является основой проявления «симпатии» - одного из основных герметических понятий, объединяющих космос в единое целое, основой самых разнообразных форм «симпатической» магии.

Отношения подобия объединяют также подлунный и небесный миры. Обратимся к ботанике: каждая планета, каждое созвездие зодиака оказывают влияние на определенную, свою группу растений, с которой их соединяют отношения сходства. Представление о природе, основанное на учении о единстве мира, «симпатии» всех явлений, распространилось и на минералогию, и на алхимию.

Наука в Византии была рафинирована. Она развивалась изолированно от жизненной практики и опыта. Лаборатории алхимиков никогда не представляли интереса для византийских ученых, которые ограничивали себя редакцией теоретических трактатов о превращении элементов. Это обстоятельство и послужило причиной, что столь высокая цивилизация, как византийская, не смогла создать культуры опытного и экспериментального методов, которые произвели переворот в науке и которые были созданы в Западной Европе.

Культура того времени остается по преимуществу энциклопедической и риторической, истинным катализатором творческого вдохновения считалась «мимесис», или имитация, сочинений античных авторов, осознанное стремление подражать им, создать нечто, им адекватное. Заимствование понималось как творчество, а новшество отнюдь не рассматривалось как заслуживающее похвалы. «Ведь нынешние мудрецы презирают того, кто говорит что-то новое, уподобляя это кваканию болотной лягушки», - говорит Никифор Григора. Мало того, новое резко осуждалось. Показательна в этом отношении отмеченная Григорой в его «Антилогии» позиция не названного по имени ученика Варлаама Калабрийского, который резко нападал на византийских ученых за то, что они «столь явно занимают язык и ум нездоровой болтовней, что их позволительно сравнить в этом отношении только с сочинителями мифов; ведь из всего для них не было бы ничего более полезного, чем говорить и слушать что-либо более новое, а не преклоняться вечно только перед найденным ранее и устаревшим».

В основе гносеологии (метода познания мира) лежали самосозерцание и самопознание. Акцент делался на познании человека и его души, а не на познании окружающего мира. При этом человек и его душа рассматривались как неотъемлемая часть мира. Концепции "стороннего наблюдателя" не существовало.

Основу византийской теории познания составляет постижение умонепостигаемой и непознаваемой трансцендентной первопричины - христианского Божества. Византийцы были склонны отрицательно отвечать на вопрос о возможности постичь бесспорную и абсолютную (т. е. божественную) истину естественным путем, т. е. разумом человека, не озаренным особым, немеркнущим (нетварным) светом. Принятый ими таким образом постулат об отсутствии непосредственной связи между наукой и теологией приводил их к одному из двух возможных заключений: следовало либо, теологию признать сомнительной, либо науку объявить несостоятельной. В сущности, каждый из византийских мыслителей (сознательно или неосознанно - вопрос другой, но безусловно в соответствии со своими убеждениями и идеологическими пристрастиями) должен был сделать для себя этот выбор, который и развел их по разные стороны баррикады